Когда Синтаро проснулся, в комнате, куда сквозь щели в ставнях проникал слабый свет, сестра  и  отец о чем-то тихо разговаривали. Синтаро вскочил будто от толчка.

– Тебе надо немного поспать, – сказал Кэндзо О-Кину  и  поспешно сбежал с лестницы.

За окном слышался шум, будто на черепичную крышу низвергался водопад. Ливень... Думая об этом, Синтаро стал быстро одеваться. О-Кину, с распущенным оби, ехидно сказала ему:

– Син-тян, доброе утро.

– Доброе утро. Как мама?

– Ночь была очень тяжелой...

– Не спала?

– Сказала, что хорошо поспала, но я видела, что она  и  пяти минут не вздремнула.  И  говорила такие странные вещи... Мне всю ночь было не по себе.

Одевшись, Синтаро вышел на лестницу, но вниз не стал спускаться. В той части кухни, которая была видна сверху, Мицу, подвернув подол, протирала пол тряпкой... Услыхав голос Синтаро  и  О-Кину, она поспешно одернула кимоно. Синтаро взялся за медные перила, но все не решался спуститься вниз, точно ему что-то мешало.

– Какие же странные вещи говорила мама?

– Полдюжины. Разве полдюжины не все равно что шесть штук?

– Это у нее с головой неладно... А как сейчас?

– Пришел Тодзава-сан.

– Так рано?

Мицу вышла из кухни, Синтаро стал медленно спускаться по лестнице.

Через несколько минут он уже был в комнате больной.

Тодзава сам только что сделал ей укол диантамина. Мать, которую сиделка укрывала после укола, металась по подушке – отец говорил об этом вчера вечером.

– Пришел Синтаро.

Это громким голосом сказал матери Кэндзо, сидевший рядом с Тодзавой,  и  сделал Синтаро знак глазами.

Сннтаро сел напротив отца  и , скрестив руки на груди, стал смотреть на мать.

– Возьми ее руку.

Синтаро послушно спрятал в своих ладонях руку матери. Она была холодной  и  неприятно влажной.

Увидев сына, мать чуть кивнула ему  и  сразу же перевела взгляд на Тодзаву:

– Доктор, плохи, наверное, мои дела. Вот  и  руки стали неметь.

– Это ничего. Потерпите еще день-другой. – Тодзава мыл руки. – Скоро вам станет лучше... О-о, сколько здесь всего!

На подносе, стоявшем у постели матери, лежали талисманы Удзиками из синтоистского храма Дайдзингу, талисманы Тайсяку из буддийского храма в Сибамата... Взглянув искоса на поднос, мать ответила прерывающимся голосом, будто задыхаясь:

– Ночью мне было очень плохо... А сейчас боли почти утихли...

Отец чуть слышно сказал сиделке:

– По-моему, у нее стал заплетаться язык.

– Видимо, во рту пересохло... Дайте ей водички.

Синтаро взял у сиделки смоченную в воде кисточку  и  несколько раз провел ею во рту у матери. Мать прижала языком кисточку  и  проглотила капельку воды.

– Я еще зайду. Никаких оснований для беспокойства нет. – Тодзава громко сказал это, повернувшись к больной,  и , закрывая свой чемоданчик, обратился к сиделке: – В десять часов сделайте укол.

Сиделка поморщилась  и  что-то пробурчала. Синтаро с отцом пошли провожать Тодзаву. В соседней комнате, как  и  вчера, уныло сидела тетушка. Проходя мимо, Тодзава непринужденно ответил на ее приветствие  и  заговорил с Синтаро:

– Как идет подготовка к экзаменам? – Тут же сообразив, что он ошибся, доктор весело улыбнулся. – Простите. Я имел в виду вашего младшего брата.

Синтаро горько усмехнулся.

– В последнее время, встречаясь с вашим братом, я говорю с ним только об этом. Наверно, потому, что мой сын тоже готовится к экзаменам...

Когда Тодзава шел через кухню, он все еще весело улыбался.

После ухода доктора, скрывшегося за сплошной пеленой дождя, Синтаро, оставив отца в магазине, поспешно вернулся в столовую. Теперь рядом с тетушкой там сидел с сигаретой в зубах Ёити.

– Хочешь спать? Синтаро присел к жаровне.

– Сестра уже спит. Ты тоже ложись.

– Ладно... Всю ночь курил, даже язык щиплет.

Морщась, Ёити с унылым видом бросил в жаровню недокуренную сигарету.

– Как хорошо, что мама перестала стонать.

– Ей, кажется, лучше.

Тетушка зажгла сухой спирт в грелке.

– До четырех часов ей было плохо.

Из кухни выглянула Мицу, причесанная на прямой пробор.

– Простите. Господин просит вас зайти в магазин.

– Хорошо-хорошо, сейчас иду.

Тетушка протянула Синтаро грелку:

– Син-тян, зайди к маме.

Сказав это, она вышла, вслед за ней, подавляя зевок, поднялся  и  Ёити.

– Пойду посплю немного.

Оставшись один, Синтаро положил грелку на колени  и  задумался. О чем он  и  сам не знал. Шум ливня, низвергавшегося на невидимую крышу с невидимого неба, – единственное, что его сейчас заполняло.

Неожиданно вбежала сиделка.

– Идите кто-нибудь. Хоть кто-нибудь...

Синтаро вскочил  и  в тот же миг влетел в комнату больной. Он обнял О-Рицу, прижал к себе.

– Мама, мама!

Лежа в его обьятиях, мать дернулась несколько раз. В уголках губ выступила пена.

– Мама!

В те секунды наедине с матерью Синтаро громко звал ее, жадно всматривался в лицо умершей.