Принц действительно оказался смуглым, но вовсе не средних лет.  И  уж никак нельзя было назвать его крепким  и  высоким, хотя по-своему он был благороден, красив  и  элегантен. Словом, при всем желании он с трудом втискивайся в рамки портрета будущего жениха доны Флор, которого увидела дона Динора в хрустальном шаре  и  о котором распустила слух на площади Второго июля, приведя воинство сплетниц в состояние чрезвычайного возбуждения.

Деликатного сложения  и  бледный, поэт-романтик либо альфонс, с черными, гладко прилизанными волосами  и  томным взором, всегда надушенный, не то с грустной, не то с мечтательной улыбкой на устах, он был строен  и  изящно одет. Для описания внешности Принца подошли бы самые изысканные определения: “мраморно-бледный”, “меланхоличный”, “с алебастровым челом  и  агатовыми глазами”. Ему было за тридцать, хотя выглядел он немногим старше двадцати; печаль, омрачавшая его лицо, как, впрочем,  и  красноречие  и  томный взгляд, верно служили ему в его любопытной  и  редкой профессии. Скажем сразу, что специализировался он на вдовах, тщательно разработав тактику ухаживания  и  уже имея за плечами большой опыт.

Под кличкой Принца его знали среди мошенников  и  среди полицейских (кстати, кто возьмется определить границы, если они вообще существуют, между этими двумя внешне столь противоположными, а по существу, столь схожими мирами?). Прозвали его Принцем за хорошие манеры, вежливость  и  некоторую надменность. В публичных домах он был известен под другим прозвищем, девицы звали его Мощами, имея в виду его бледность  и  худобу. Настоящее же имя Принца было Эдуарде, что касается его фамилии, то нет нужды ее здесь упоминать, так как она не играет никакой роли в истории доны Флор, ее первого  и  второго замужества.

К тому же сам Принц тщательно скрывал свою фамилию; полиция тоже не сочла нужным ее назвать, когда вступила в более непосредственный контакт с элегантным молодым человеком.  И  газеты, сообщая на своих страницах о его заключении в тюрьму, обычно непродолжительном, также не называли его фамилии, заменяя ее неопределенным местоимением “некий”: “Вчера на площади Сэ был арестован некий Эдуарде, известный в преступном мире под кличкой Принц. Он обвиняется в том, что обманул вдову Жульету Филлол, проживавшую на Барбольо, пообещав жениться на ней, чтобы получить возможность бывать у нее в доме  и  присвоить драгоценности  и  деньги доверчивой возлюбленной”.

Деликатность эта объясняется уважением к семье мошенника, весьма высокопоставленной. Если власти, радио  и  пресса не считают нужным называть фамилию Принца, зачем нам затевать скандал  и  давать пищу сплетникам, обрекая на бесчестье почтенную  и  уважаемую семью? Вообразите, какой поднялся бы шум, если бы дона Динора  и  ее воинство святош узнали, кто родственники Принца! Даже далеким потомкам не удалось бы избавиться от позора пращуров, “вывалянных в грязи  и  увязших в болоте бесчестья” (как выразился бы со свойственным ему красноречием профессор Эпаминондас Соуза Пинто). Между тем кумушек очаровали манеры  и  томный вид Принца. Да  и  сама дона Динора попыталась задним числом изменить кое-что в своем предсказании, чтобы по возможности приблизить портрет будущего жениха к внешности Принца. Вот почему всех так потрясла убийственная характеристика, которую дал ему Мирандон, явившись с женой  и  тремя детьми навестить свою куму дону Флор: “Этот тип настоящий подонок…”

Элегантный Принц, разгуливавший по кварталу, сразу же попал в запутанную  и  странную историю. Впрочем, это было для него делом привычным, иначе он  и  не мыслил своей жизни.

Подруги доны Флор  и  кумушки громко обсуждали предсказание доны Диноры, о котором сразу же узнали далеко вокруг, когда на тротуаре появился меланхоличный Принц.

Приятельницы доны Флор посмеивались, а кумушки уже настороженно озирались по сторонам, отыскивая среди прохожих описанного доной Динорой воздыхателя. Впрочем, не только кумушки, дона Гиза тоже бросала пытливые взгляды в поисках “видного мужчины средних лет”. О доне Норме  и  говорить нечего, после похорон она больше всего на свете любила помолвки  и  свадьбы. Трудно перечислить пары, которые она поженила, преодолев все трудности, устранив соперников  и  возникшие неполадки, а также поборов нежелание родителей. Неудачу она потерпела только с Валделоиром Рего, очень нерешительным юношей, которого сватала за соседку, милую, но уже поблекшую девицу. Впрочем, дона Норма все еще не теряла надежды отдать замуж Марию, быть может, за того же Валделоира.

Итак, подруги доны Флор  и  кумушки старательно искали жениха по портрету доны Диноры, которая не поскупилась на подробности, рисуя его облик  и  характер. Она всегда так поступала, когда речь шла о чьем-нибудь женихе. Может быть, именно из-за ее многословия так трудно бывало отыскать человека, который точно бы соответствовал описанию доны Диноры. Попробуйте найти обладателя столь многочисленных качеств!

Были тщательно изучены все мужчины квартала  и  даже соседних кварталов, но пока не удалось найти никого подходящего. У одного было докторское звание  и  кое-какие сбережения, но не тот возраст. Другой был подходящего возраста, но совсем не смуглый  и  без докторского кольца, да  и  другие приметы не совпадали.  И  все же кумушки не уставали предлагать кандидатов, а иногда для верности сразу двоих. Дона Флор лишь улыбалась: до такой нелепости могла додуматься только дона Динора, в голове у которой одни помолвки  и  свадьбы. Она же  и  не помышляла о новом браке, тем более что еще  и  года не прошло после смерти мужа, а значит, не кончился траур.

К тому же за восемь месяцев вдовства она пришла к твердому решению больше не выходить замуж. Зачем ей это, если у нее есть все необходимое? Она сама зарабатывает на хлеб уроками кулинарии, у нее много подруг,  и  все они хорошо к ней относятся, окружают вниманием сочувствием  и  заботой. Она не ощущала себя одинокой без мужчины  и  не думала о том, чего лишилась со смертью Гуляки. Так зачем же ей опять выходить замуж?

С грустной улыбкой, уверенная в непоколебимости своего решения, она отвергала любые попытки ухаживать за нею, равно как  и  предложения доны Нормы  и  доны Гизы, разумеется, делавшиеся из самых лучших побуждений.

Дона Гиза предлагала профессора Эпаминондаса Соузу Пинто, старого холостяка, преподававшего в частных мужских гимназиях грамматику  и  посвящавшего свободное время занятиям историей. Вечно куда-то спешащий  и  потный, он одевался небрежно, к тому же в свои почти шестьдесят лет слыл ветреным  и  непостоянным; дона Флор уважала его, но если бы ей  и  пришлось изменить свое твердое решение, то наверняка не ради профессора, который выражался слишком правильно  и  напыщенно, на вкус доны Флор (не говоря уже, чтобы не показаться нескромными, о его легкомыслии). Пусть она бедная вдова, шутила дона Флор, но она еще не дошла до того, чтобы стать женой такого человека.

Подруги тоже смеялись –  и  дона Норма, которая терялась в догадках, хотя  и  знала весь город,  и  дона Амелия, у которой знакомых было не меньше,  и  дона Эмина, которая предлагала кандидатуру Мамеда, сирийца  и  своего соотечественника, антиквара  и  тоже вдовца, жившего по соседству, но редко бывавшего в Баии, поскольку он разъезжал по провинции, скупая источенных жучками деревянных святых, колченогие стулья, разбитую посуду из хрусталя  и  даже ночные горшки. Мамеда дона Флор считала еще более неподходящим для себя, чем профессора Эпаминондаса.

Даже дона Энаида не поленилась прийти из Шаме-Шаме, чтобы предложить в мужья доне Флор своего родственника, нотариуса, жившего где-то на берегах Сан-Франсиску, сорокапятилетнего, уже начинающего лысеть шатена по имени Алуизио, довольно остроумного  и  состоятельного. Он больше других соответствовал описаниям доны Диноры, по крайней мере так утверждала дона Энаида.  И  хотя у него не было докторского звания, он держал адвокатскую контору  и  имел много клиентов, пока не ударился, на свою беду, в политику.

В церкви он действительно не венчался, но в гражданском браке когда-то состоял. Однако не поладил с женой  и  разошелся с ней уже более десяти лет назад. В молодости Алуизио был масоном  и  безбожником  и  с пренебрежением относился к церковным обрядам, теперь же он был готов венчаться, если бы невеста того потребовала. А дона Флор вполне бы могла довольствоваться церковным браком, раз он заключается на глазах многочисленных свидетелей  и  получает божье благословение, тогда как гражданский брак – пустая формальность, совершаемая только судьей. Дона Энаида уже написала родственнику письмо, превознося красоту  и  доброту доны Флор. “Я еще не сошла с ума, чтобы выходить замуж, а тем более вступать в незаконную связь. Да еще отправиться к черту на кулички, в эти малярийные края!” Дона Флор была возмущена как это доне Энаиде, называвшей себя ее подругой, пришло в голову предложить этот позорный брак  и  ссылку. Это просто несерьезно, тут  и  думать не о чем.

У каждого претендента на руку доны Флор были те или иные черты, отвечавшие образу, созданному доной Динорой.  И  только Принц совсем не подходил: у него не было ни денег, ни докторского звания, не говоря уже о его возрасте, сложении  и  росте. Когда он вдруг стал реальностью  и  начал нервно прогуливаться по тротуару напротив кулинарной школы “Вкус  и  искусство”, дона Флор сочла его поклонником одной из молоденьких учениц или любовником замужней ученицы.

Частенько она видела, как девушек доводят до школы их возлюбленные, а после занятий встречают на углу  и  провожают домой. Знала дона Флор  и  о том, что некоторые замужние женщины ходят в школу только затем, чтобы удобнее было наставлять мужу рога, используя часы занятий для более приятного времяпрепровождения. Они пропускали уроки или же посещали те занятия, когда дона Флор диктовала рецепты, чтобы записать их в тетрадку, а потом показать дома в качестве вещественного доказательства собственного прилежания. На самом же деле половину уроков они проводили в доме свиданий.

Вот о чем подумала дона Флор при виде Принца, стоявшего в задумчивой позе у фонаря  и  непрерывно курившего; еще подумала дона Флор, что его возлюбленной должна быть одна из самых молоденьких девушек, потому что лицо у Принца было совсем мальчишеское.

Но дни шли, а она ни разу не видела его ни с какой из своих учениц, в самое разное время, даже поздним вечером, он стоял на одном  и  том же месте  и  смотрел на ее окна. Тогда дона Флор пришла к выводу, что между этим странным юношей  и  ее ученицами нет никакой связи. А если так, то к кому же обращены его взгляды, по ком он вздыхает?

Наверное, по Марилде, поскольку девушка дольше других оставалась в школе  и  влюбленный, очевидно, вообразил, что она сестра или племянница доны Флор: обе были смуглые, с нежной, матовой, чуть розовой кожей, какая бывает лишь от смешения крови индейца  и  белого.

Интересно, как относится к поклоннику Марилда: благожелательно или с пренебрежением? Девушка уже входит в возраст, года через два закончит кулинарные курсы  и  будет совсем готова для замужества. Марилда тоже обратила внимание на юношу, но не считала его своим поклонником. Быть может, он вздыхает по вспыльчивой Марии, или красивым дочерям доктора Ивеса, или по маленькой учительнице Балбине? Но он всегда стоит у фонаря, а оттуда видны только окна гостиной доны Флор, где Марилда засиживалась допоздна, слушая радио  и  читая романы для молодых девиц. Не иначе как из-за нее торчит здесь этот робкий  и  задумчивый упрямец.

Сквозь жалюзи дона Флор  и  Марилда разглядывали молодого человека. “Красивый!” – вздыхала непостоянная Марилда, уже готовая забыть о Месенасе, своем сверстнике. Элегантный юноша, соглашалась дона Флор,  и  совсем еще молодой, ему не больше двадцати трех – двадцати четырех лет, вполне подходящий возраст. Нужно будет разузнать о нем, выяснить, чем он занимается  и  где работает. Наверное, он богат, иначе не мог бы он часами торчать на улице, подпирая фонарь, напротив дома доны Флор.

Но Марилда тщетно улыбалась незнакомцу – он ни разу не ответил ей. Она выходила прогуляться на людную площадь или сидела в задумчивости на балюстраде у церкви святой Терезы, словно созданной для объяснения  и  любовных клятв: над головой голубое небо, внизу темно-зеленое море, рядом вековые стены храма  и  снисходительный дон Клементе, всегда готовый благословить поцелуй юных еретиков.

Однако Принц не последовал за ней ни на людную площадь, ни к возвышавшемуся над морем храму. Он оставался на своем посту, словно его приковали,  и  смотрел на окна кулинарной школы. Значит, не Марилда была предметом его страсти. Кто же тогда, если не сама дона Флор?

К такому заключению пришли подруги доны Флор  и  даже Марилда, хотя  и  была совсем юной  и  неопытной.

– Я думаю, он здесь из-за тебя, Флор.

– Из-за меня? Да ты с ума сошла!

Несколько дней спустя, когда вместе с доной Нормой дона Флор отправилась за покупками на улицу Чили, Принц последовал за подругами, сев в тот же трамвай. Он не выпускал сигареты изо рта  и  нежно улыбался доне Флор. Дона Норма чуть не рассердилась, когда, заметив это, вообразила, что у доны Флор есть от нее секреты.

– Очень мило… Завела себе поклонника  и  даже ничего мне не сказала…

– Да я понятия не имею, кто он… Уже несколько дней торчит под моими окнами. В жизни не видела такого нахала! Сначала я думала, что у него роман с какой-то из моих учениц, но потом поняла, что это не так. Тогда я стала подозревать Марилду, но  и  здесь ошиблась. Бедняжка тоже загрустила. Не знаю, что  и  предполагать…

Дона Норма окинула юношу долгим, изучающим взглядом, хотя ей казалось, что посмотрела она быстро  и  незаметно.

– Очень красив… Только, по-моему, чересчур уж экстравагантен… –  И , взглянув еще раз, заключила: – Впрочем, нет,  и , откровенно говоря, он мне нравится, очень красив…

– Красив он или безобразен, меня он не интересует…

Они сошли с трамвая, молодой человек тоже. Дона Норма заметила, что он идет за ними по пятам. Сомнений больше не было. Юноша не пытался приблизиться к ним  и  заговорить, он только нежно улыбался  и  бросал томные взгляды, ни на мгновение не теряя их из виду. Если они заходили в магазин, он ждал их у дверей; если заворачивали за угол, следовал за ними; если останавливались у витрины, он останавливался у соседней. Кто же тут не догадается, в чем дело?

Теперь кумушки порознь или группами проходили мимо фонаря, чтобы посмотреть на Принца. Как он красив  и  какой у него несчастный вид! Он с надеждой молит о снисхождении, о ласковом взоре, улыбке. Ему сочувствовали, покровительствовали  и  даже старались узнать в нем жениха, увиденного доной Динорой в хрустальном шаре. Разве не был он смуглым, видным мужчиной, а возможно,  и  доктором  и  богачом? Что же касается других примет, то, наверное, подвела близорукость гадалки, которой молодость показалась зрелостью, деликатное сложение – крепким, а бледная томность – здоровым румянцем. Кумушки полагали, что ей следовало бы еще раз посоветоваться с хрустальным шаром  и  картами, чтобы положить конец этим недоразумениям.

Дона Динора так  и  поступила, идя навстречу пожеланиям взбудораженных жителей квартала  и  учитывая все возрастающие симпатию  и  сочувствие к Эдуарде, повелителю вдов, бросившему якорь у дома доны Флор, в своей очередной гавани, где он намеревался запастись питьевой водой  и  продовольствием.

Однако  и  хрустальный шар  и  карты снова показали энергичного  и  видного мужчину средних лет с докторским перстнем  и  темно-красной розой. Но поскольку, как это всегда бывает при таинственных обстоятельствах, образ жениха был окутан дымкой, дона Динора не смогла сказать точно, какой камень украшал перстень доктора,  и  таким образом определить его профессию. Зато с абсолютной уверенностью  и  некоторой жалостью к бледному юноше, вздыхавшему на углу, она заявила, что никакой он не жених, жених же явится обязательно  и  несколько позже.

Как ни старалась дона Динора, сидя у прозрачного хрусталя  и  раскладывая карты, призывая себе на помощь воды Ганга  и  тайны тибетских храмов, ничего не выходило: силы восточной магии всячески преграждали путь Принцу Эдуардо (такому-то). Как, впрочем,  и  это,  и  жертвоприношения голубей, петухов  и  черного козла по заказу Дионизии Ошосси, желающей защитить свою куму от дурного глаза  и  злодеев. Эшу отринул галантного соблазнителя, коварного возлюбленного вдов, который похищал их одинокие сердца, а заодно  и  их деньги, золото, серебро  и  драгоценности.