Только к закату они оказались на месте, где их и поджидала засада. Жара и падальщики уже успели попользоваться даровым угощением: от конского топота вверх взметнулась огромная туча воронья, пировавшего на мертвых телах. При виде этого Кетрин сморщила нос и весьма ехидно поинтересовалась у Бронеслава:
— Ага, наверное, поэтому у вас ворон — птица доблести?
Но ведьмачий сотник в ответ лишь покачал головой, оглаживая черную бороду, уже тронутую серебром седины. Рогволд отлично знал, что из-за того, что птицы не покидают поля боя, а жадно кружат над ним, появилась легенда о птицах доблести. Но сейчас больше всех легенд о птицах, сколько их ни есть на белом свете, Рогволда волновало племя Крысы.
Почти неделю ехали они по степи, но ни разу не попадались им их следы. Казалось, что племя стало сказкой. Крысы явно затаились: может быть, их шаманы почуяли пожар или — всякое в жизни бывает — степь подожгли именно Крысы? Руса сильно смущало лишь то, что неведомый маг снял чары с их коней. Для шаманов затерянного в степи народца эта задача была явно не по плечу. Или по плечу?
Рогволд вспомнил, как он и Урук допрашивали Гарра, охотника из Крысиного племени. Вернее, не охотника — в племени Крысы охотников нет, есть добытчики. И добывают они все, что под руку подвернется, даже детские черепа, за которые их шаманы платят чистым золотом. Для добытчика нет никакой разницы, бобровая шкура или череп ребенка из племени русов. Такие, при случае, и своих детей в рабство продадут или на мясо забьют, лишь бы деньги платили.
Неожиданно вспомнилась одна сказка, слышанная в детстве. Только в ней речь шла не о Крысах, а о двух мышах. Давным-давно рассказывал ее детям во Всхолье старый скальд нортунгов:
— Когда-то давно жили мыши в старом амбаре. Хорошо жили, пока хозяин не привел хитрого и злого кота. И вскоре остались лишь две мыши, ждущие мышат. Очень горевали они, зная, что завтра кот съест и их. И тогда одна мышь сказала другой:
— Завтра я пойду к коту, у меня скоро будут мышата. Я всех их отдам ему на съеденье, но пусть он не трогает меня. И буду я до конца дней своих жить в покое и сытости.
— Нет, — сказала вторая мышь, — пусть я буду жить впроголодь, в чистом поле, пусть на моих детей и на меня охотятся лисы и совы, но коту я не покорюсь. Продать своих детей за горсть зерна? Никогда! Пусть я погибну вместе со своими детьми в чистом поле, но предавать их я не стану.
Так и сделала вторая мышь. А первая пошла к коту, и они договорились: кот ее не ест, а за это она отдает ему своих мышат, как только они немного подрастут. Ударили они по лапам, и принялся кот ждать сытного обеда. А вторая мышь нашла себе норку в чистом поле. Прошла неделя, и у обеих родились мышата.
Еще неделю ждал кот, пока мышата подрастут, а потом полосатый не удержался. Взял и съел мышат первой мышки. Но лишь на один зуб ему хватило малышей, только аппетит раздразнил. И тогда оказалась глупая мышь в его животе. И некому было плакать о ней.
Вы спросите о второй мыши? Ее дети выросли в чистом поле, и поныне там живут ее внуки, и внуки ее внуков.
Тот, кто думает лишь о себе, кто предает врагу своих детей, — сгинет без следа. И об этой мышке мы помним лишь благодаря потомству ее мудрой и честной сестры…
Тогда старик рассказал детям еще много сказок, но сын старосты навсегда запомнил взгляд слепых глаз скальда в конце этой истории…
Рогволд вспомнил столь не понравившуюся ему в детстве сказку не случайно. История была не простой сказкой, особенно ее окончание, вернее, предостережение в конце! Старик явно имел в виду охоту добытчиков на детей. Не случайно рассказывал сказку старый скальд. Видимо, слышал о страшном племени в своих походах, а может, и впрямь сталкивался с ними. Не поверили бы русы чужаку, расскажи он о Крысах взрослым. Сама мысль в голове не уложится, что кто-то способен на такую дикость. А вот предупредить детей, в виде сказки, это старик смог и сделал. Не зря говорят, что тот вооружен, кто предупрежден…
Тем временем Карим-Те, Урук и Бронеслав, соскочив с коней, принялись осматривать тела и место колдовской битвы минувшей ночью. Еще недавно, в лесу, Рогволд бросился бы первым, но следы в степи ничего не говорили лесному охотнику. Тут толку было больше от других, а его дело не мешаться под ногами.
И нганга, и ведьмак достаточно быстро освоились, Карим-Те даже начал весьма дикий перепляс, но оборвал его на половине движения и уверенно направился к небольшой проплешине в золе, у которой уже стоял орк. Бронеслав как привязанный двинулся следом за нгангой. У Урука не было ведьмачьего чутья, но ему хватило и обычного нюха, чтобы первым учуять место, откуда бежал неведомый маг. Правда, в чарах орк не разбирался и поэтому просто замер у плеши, поджидая нгангу и ведьмака. К чести обоих, долго ожидать орку не пришлось, след от портала оба обнаружили своими методами. Орк отправился вынюхивать дальше, пока чародеи разбирались с магическими следами.
Пока один водил ладонями над землей, второй вновь начал перепляс, в конце которого прицепил к своему поясу собачий хвост из котомки. Затем нганга встал на четвереньки и начал принюхиваться как собака. Этого Карим-Те показалось мало, еще добрую четверть часа нганга бегал на четвереньках, периодически подвывая на небо. На мгновение Рогволду померещилось, что вместо нганги вокруг пятачка с примятой травой бегает огромная черная собака. Потом наваждение прошло, но привязанный к поясу колдуна хвост продолжал вилять.
Урука устроенное нгангой представление оставило равнодушным. Орк, внимательно принюхиваясь, отошел далеко в сторону от места ночной стоянки их преследователей и внимательно исследовал пять гранитных глыб. Что он там учуял интересного и чей след привел его к камням, так и осталось загадкой. Потом Бронеслав вместе с нгангой клялись русу, что никакой магии на камнях не было, и последний раз их двигали с места на место минимум триста лет назад. Правда, на чем колдуны основали свой расчет, Рогволду так и не сообщили. Урук же наотрез отказался отвечать, что привело его к валунам.
Но это было потом, а сейчас орк внимательно исследовал каждую трещинку и наконец повернулся к заскучавшему русу с самым хищным оскалом своих желтых клыков. Вообще-то орки так улыбаются, но со стороны это смотрелось немного жутковато. Даже Кетрин, уже не раз видевшая эту улыбку, сразу схватилась за мечи, и рукояти выпустила только после тирады Рогволда в ее адрес:
— Ты что, совсем кукукнулась?
Было похоже, что Урук улыбнулся специально, только для нее. Орк явно наслаждался реакцией Кетрин на его клыкоскальство, но всему хорошему всегда приходит конец. Девушка успокоилась, убрала мечи в ножны, и Рогволд смог без помех подойти к орку.
Тот уже успел снять перевязь с мечами, и теперь коготь на зеленом пальце указывал на один из камней, весом пудов под двадцать. Только общими усилиями путникам удалось сдвинуть его с места. Затем чародеи и девушка отошли обратно к месту, где бежавший колдун открывал магический портал.
Под камнем открылся провал узкого каменного колодца, во тьму вели бронзовые перекладины, врезанные прямо в гранитную кладку. Зажав в клыках нож, с ятаганом за спиной, Урук начал спуск.
Глубина каменного мешка не превысила пяти аршин, но стоило правому сапогу орка нашарить пол, как сильный удар в грудь отшвырнул его к стене. Глухо лязгнули челюсти, хрустнули завязшие в кольчуге клыки. Урук, упав на колено, выбросил перед собой изогнутое лезвие ятагана и чуть повел его вверх и в сторону. Клинок рассек брюхо атаковавшего пса от горла до хвоста. Сильным пинком Урук отшвырнул в сторону бьющееся в агонии гибкое тело и бросился вперед. В отличие от собак и их хозяина, орк отлично видел в темноте, а фонтан крови, окативший Урука, напрочь сбил нюх остальным псам. Перекатившись по полу, орк двумя быстрыми движениями ятагана рассек еще двух тварей.
Дикий визг боли забился под каменным сводом. Рогволд спрыгнул вниз. И вовремя. Нора от лестницы отходила в оба конца, наподобие руны «Наутис», и из правого отрезка, прямо на спину атакующему, бранящемуся сквозь зубы Уруку бросился еще один пес. Своим чутьем охотника рус учуял злобу, исходящую от зверя, и действовал не думая. Череп колдовской твари хрустнул от удара топора. Содрогающееся мускулистое тело отлетело в сторону.
Мягким движением орк отбил метательный нож и метнул ятаган навстречу гибкой тени, пытающейся поразить непрошеных чужаков, столь нагло вторгшихся в его логово. С всхлипом оседал на камни пола зажавший в руке метательный нож добытчик, а ятаган орка уже пластал двух уцелевших псов. Последний выскочил откуда-то сбоку, но, крутанув ятаган вокруг себя, Урук просто развалил его на две части молодецким ударом.
Тишина зависла под сводами подземелья, орк и Рогволд вслушивались, но, кроме всхлипов умирающего, захлебывающегося кровью из вспоротого горла, других звуков не было. Наконец раздался хриплый голос Урука:
— Кончено со всеми. Теперь можно и оглядеться. Рогволд, факел засвети, поглядим на наших Крысок.
Исчезновение отчаянной парочки не прошло незамеченным. Кетрин уже спускалась вниз с горящим факелом, и его зыбкий, чадящий свет заплясал на грубых камнях подземелья, покрытых коркой вековой грязи. Весь пол был залит кровью, девушка поскользнулась, но Рогволд галантно поддержал ее под руку. Урук, деловито возившийся в сумах еще живого, захлебывающегося собственной кровью добытчика, отрывисто скомандовал:
— Факел! Факел сюда! Щас посмотрим, кто тут попался!
Взяв у атаманши факел, Рогволд шагнул к напряженно замершему орку. Умирающий Крыс практически ничем не отличался от своего, уже виденного русом и орком собрата. Та же грива нечесаных, засаленных волос, на которых гроздьями гнездились вши. Тот же запах немытого тела, такого же щуплого и худого, как у Гарра. Было лишь одно отличие: добытчик, плавающий в луже собственной крови, был в кольчуге из синего металла, живо напомнившего русу и Уруку сталь «Равного».
Кольчуга Крысе была велика. Она болталась на худых плечах добытчика как рубаха на палке. Добытчик не стал надевать оплечье, и ятаган орка без помех рассек его глотку. Сумы, украшенные Крысиными костями и лежащие в дальнем углу, были почти пусты, Орк вытряс из них лишь несколько полосок вяленого мяса, пару метательных ножей, явно взятых про запас, да пяток костяных бусин разной формы. Приглядевшись повнимательней, Рогволд узнал в них женские бусы, причем явно славянской работы. Зачем они понадобились убитому, осталось неясным. Но Урука интересовало другое.
Орк принялся рассуждать вслух
— Так, ну ножи, ну мясо — это я могу понять. Но чем он песиков своих кормил? Явно не грудью. Значит, должна тут у него еще ухоронка быть. Логово надежное, не спорю, но на виду такую добычу держать не будут. Значит… — Он обернулся к Рогволду и почти просительно обратился к нему: — Слушай, еще пособи, посмотри в правой половине, может, углядишь чего. А я тут пока пошарю. Тут явно магией попахивает.
С этими словами он отодвинул тело в сторону и зашарил когтями в луже крови. Спустя мгновение когти орка нашарили бронзовое кольцо. Скрипнули петли из черной бронзы, каменная плита поднялась вверх, открыла люк схрона. Он не был глубоким, орку пришлось стоять, согнувшись в три погибели, но стоило Уруку повнимательнее разглядеть то, что прятал Крыса в своем тайнике, как в подземелье послышался гневный рык.
Урук насчитал две дюжины детских черепов, несколько мечей и топоров, пять кольчуг отличной работы и кучку серебряных и золотых украшений. На некоторых серьгах еще остались частички сгнившей плоти, серьги явно рвали вместе с ушами. Кроме детских черепов, в кожаном мешочке с изображением паука орк обнаружил белый порошок. Чутье не подвело Урука, мешочек попахивал магией, но сам по себе порошок имел такой же запах, как и детские кости. На миг орк замер, но потом, разглядев в глубине куски явно человеческого мяса, ругнулся и выбрался из схрона.
Тем временем Рогволд обнаружил в другом конце коридора полуобглоданный псами женский труп и безуспешно пытался успокоить Кетрин. Она видела в своих странствиях и не такое, но аромат от немытого тела Крысы, запах крови и распоротых кишок его псов вызвал у атаманши отчаянную тошноту. До того как Рогволд обнаружил мертвое тело, девушка еще держалась, но увиденное стало последней каплей.
Выбравшись из подземелья, тройка столкнулась с нгангой и ведьмаком, уже закончившими свои поиски. Военный совет не занял много времени, предъявленный орком мешочек со странным порошком и оказался тем недостающим звеном, которое выстроило картину от и до.
Именно этим порошком из детских черепов пользовались некроманты, выпуская на волю свой черный вихрь, обращающий живых в умертвия. Не зря платили золотом шаманы Крыс своим добытчикам, ох не зря. Великую силу несли детские кости некромантам, щедро дающим золото и знания Бездны шаманам степи. В преступлении крылся корень силы некромантов, в смерти невинных детей черпали они свою силу. Лишь с помощью костного порошка из черепов поднимались в небо черные вихри магии могил.
В ночное небо взмыл призванный Бронеславом почтовый сокол, несущий в Черный Лес весть о тайне гибельного колдовства. Под утро Редрик выслушает тяжелое слово Вершигоры, и на рассвете ведьмачьи сотни двинутся в степь. И горе племени Крысы. Не укрыться им в выжженной дотла степи, не отсидеться в тайных схронах, вырытых на такой случай. Возьмут след ловчие псы, колдовской огонь испепелит логова убийц. Уйти не должен никто. Тяжело слово Верховного Ведьмака Филина, иногда, по старой памяти, именуемого людьми Вершигорой, строг и крепок его приказ.
А когда степь опустеет и некому будет подать племени тревожную весть, только тогда обрушит Редрик по слову отца своего дружину на становища Крыс. Не выстоять шаманам против мечей дружины Черного Леса и тяжелого слова ведьмаков-заклинателей. Нет в степи таких шаманов. А если какие уцелевшие некроманты под меч подвернутся, что ж, тем лучше, одной стрелой двух бешеных собак навеки упокоят ведьмаки.
Помог огонь Мерлина путникам, ох помог. Увидев доспехи в схроне, снятые с убитых, Бронеслав окончательно уверился, кто послал охотников за ними в догон. Теперь узнали точно, кто испепелил огнем всю степь, пытаясь их убить. Сразу признал Бронеслав синий металл доспехов. Не забудет ведьмачий сотник доспехи шелкоухих, не забудет, а для долгой памяти сам кольцо от такой кольчуги хранит, снятое с доспеха убитого лучника в том безумном бою, когда шестерка эльфов схлестнулась с тремя десятками его дружинников. Лишь потом, от Филина, узнал Бронеслав, что эльфами зовется удивительный народ и что явились они в наш мир через Перевал Странников. Именно они, бессмертные эльфы, командуют всей дружиной Мерлина. Нет, и людей в ней тоже хватает, но специально за ними ходил за Перевал Верховный Друид Мерлин, желая найти лучших воинов.
Плясали языки пламени на хворосте, найденном Рогволдом в подземелье, и, глядя в огонь, рассказывал Бронеслав своим спутникам о той безумной схватке. Два десятка воинов Черного Леса навеки осталось в ту ночь на лесной поляне.
— Из-за грани миров привезли им звездный металл для доспехов, и нет меча, способного одолеть такую броню. Так же как нет брони, способной выдержать удар меча из звездной стали. Особенно когда за плечами эльфа с таким мечом тысячелетия занятий воинскими искусствами. А когда гибнет бессмертный на поле боя, там, за гранью миров, вновь обретает плоть его душа, и вновь приходит в мир со своей памятью, не забыв и не простив ничего. Долго помнят обиду гордые шелкоухие и мстят жестоко обидчику и всему его роду, вновь придя в мир.
Но не только гордые изгнанники-эльфы носят звездную броню, ибо только изгнанник пойдет на службу к людскому магу, будь он хоть трижды Мерлином. Не более сотни шелкоухих в его дружине, остальные дружинники — люди, великие воины из иных миров. Не знают они сомнений, не просят пощады и не дают ее никому. Не зря говорили, что в дружине Мерлина служат люди с сердцами, поросшими шерстью…
Так говорил Бронеслав, рассказывая спутникам то, что недавно узнал от Филина и из старых летописей ведьмачьего братства. Вставали картины перед глазами его спутников
Но стоило ему замолчать, как раздался голос орка:
— Я знаю, кто такие эльфы. Мой народ жил в одном мире с ними. Теперь из моего народа в живых остался лишь я. Ты еще не сказал, что эльфы весьма искусные маги, способные околдовывать своей волшбой сердца смертных, бросая их в бой вместо себя.
— Конечно, — зло и желчно продолжил Урук, — зачем им рисковать своим бессмертием. Урук-Хей — не тупой скот на бойне. Они и стрелу метнуть удачно могут, и ятаганы ядом смазать. С бессмертными — все средства хороши. Только эльфы всегда вместо себя людей подставляли. — Он тяжело вздохнул: — Люди нас и вырезали, не делая разницы, орк или урук. Наоборот, нас больше боялись, ведь мы почти на треть люди. Мы и каннибалы, мы и ночные убийцы, мы и злобные чудовища. А эльфы потом отблагодарили, песни складывали о тех, кто сбрасывал наших детей со скал в пропасть. Камни были покрыты зеленой орочьей кровью. Кровью проклятых. Только в песнях эльфийских одна нестыковка, название «орк» на нашем языке означает «свободный». А не проклятый, не убийца, как они лгут в своих песнях!
Все с изумлением посмотрели на Урука. Первым не выдержал Бронеслав:
— Ты хочешь сказать, что эти шелкоухие твари вырезали твой народ? Но при чем тут цвет крови?
— Да нет, они, конечно, и чары, и меч приложили, не без этого, только нас не они, а люди истребили. Простые люди, поверившие их лжи, — устало подтвердил орк, — а кровь, так цвет крови тут ни при чем. Понимаешь, нас, Уруков, сотворил великий маг, Белая Рука. Сотворил из людей и народа орков, некогда рожденного Великим Черным из крови эльфов. У орков кровь не алая, как у эльфов, а зеленая. Мы служили Белой Руке не за страх, а за совесть, так же, как ты бы служил своему отцу. Любящему, доброму отцу. Мы называли его просто — старик.
Мы на треть люди, — продолжал Урук, — но эльфы ненавидят орков, не делая различия между нами, орками из разных племен. Для них любой живой орк — оскорбление, мы же немного и их потомки. Вернее, тех из них, кто служил Черному. Люди для них не в счет, что взять с низменной расы. С точки зрения эльфа, человек — это рабочая скотина. И вся разница в том, что говорить умеет. А люди за это перед ними на задних лапках прыгают в восхищении от их мудрости. Не все, конечно, но на несогласных людей быстро управа находится. Сами же люди с ними и разберутся, эльфы — мастера интриги плести. Объявят слугами Зла всех, кто понимает, как эльфы к людям относятся. А оболваненные люди с ними разберутся. Так, как с нами разобрались. А теперь, если Мерлин нанимает эльфов в дружину, тогда жди беды. С такой дружиной и с «Равным»…
— Слушайте, — вступил в разговор Рогволд, рассказ орка навел его на одну весьма интересную мысль, — кажется, я начинаю понимать, зачем Мерлин охотится за «Равным». — Тут рус кивнул в сторону замотанного в тряпки меча за спиной Урука, — Мне кажется, что я понял, как он найдет того, кто предназначен мечу. Он же такую штуку уже устраивал, когда Артур королем стал. Урук, помнишь, нам Филин рассказывал?
Рогволд поскреб затылок и, видя, что спутники его не понимают, спокойно пояснил:
— Построит Мерлин всю свою дружину и велит за меч взяться. Кто сможет, тому меч и достанется. А что остальные погибнут, так для него это не проблема: новых бойцов наймет, если понадобится. И станет Мерлин великим владыкой всего нашего мира с помощью предназначенного мечу. Или даже в соседние миры сунется, раз уж начал эльфов в дружину нанимать. А если еще эльф станет предназначенным…
— Бронеслав, ты уверен, — обратился Урук к сотнику-ведьмаку, — ты уверен, что это эльфы? Ты не мог ошибиться? Доспехи из звездного металла в дружине Мерлина и обычные люди носят. То есть не обычные, а великие воины, но ты понял…
Орк на миг замер, вспомнив слова Морригана: «Трое из-за грани мира». Тем временем в ответ ведьмак достал из-за пазухи небольшую тряпицу и протянул ее Уруку. Орку хватило одного запаха от нее. Он судорожно кивнул и заскрежетал зубами, но, повинуясь невысказанному любопытству спутников, развернул маленький сверточек. Внутри него находился высохший кусок остроконечного уха, заросшего длинной, шелковистой шерстью или мехом. Цветом удивительная шерсть походила на золото. С видимым отвращением орк пустил трофей по кругу, после чего радостно оскалился Бронеславу.
— Чем ушко-то оттяпал?
Ведьмак немного смутился.
— Да это не я, это Карло наш метательным ножом попал. Сидели у костра, ну он и почуял наблюдателя. Метнул и попал. А ушко он мне потом подарил, на память.
Урук с хохотом оскалил клыки и хлопнул себя по колену.
— Так он у живого эльфа ухо оттяпал? Ну, теперь все, в короли этот эльф не пробьется никогда. Тут как, — обратился орк к спутникам, — если у трупа ушко отрезал, так убитый эльф вновь с целыми ушами в мир придет. А вот если у живого отсечь, то все. Больше не вырастет. Не быть ему теперь королем всеэльфийским. Разве что придумает легенду повеселее и пострашнее. Мол, сам Великий Черный мечом заколдованным ухо отрубил в неравном бою. И не один на один, а напав предательски, вместе со всеми своими легионами. Только так и не иначе.
Степь дрогнула от хохота Бронеслава.
— Черный, говоришь? Не знаю, какой он «великий», тут надо его девок спросить, а по жизни наш Карла весьма смуглый, почти черный. Прям в точку!
— Ну, тогда все, — подхватил веселье Рогволд, — корона этому ушастому точно обеспечена. Будут во времена наших правнуков легенды об этом бое рассказывать да летописи писать.
Они еще долго веселились в ту ночь, забыв обо всей тяжести пути, забыв о врагах, но помня о друзьях. Мчался к Черному Лесу зачарованный сокол, и странно, впервые за много дней пропало ощущение неподвижного взгляда, стерегущего каждый их шаг. В эту ночь было суждено свершиться многим делам.