Солнечный луч проник сквозь крохотное отверстие в саване из серых облаков  и  поделил город надвое, растянув над ним желтую штору из капель дождя — к югу от канала царил все тот же сумрак, только еще более сгустившийся по контрасту со светлой частью. На мокрых окнах мастерской, стоящей на мосту над улицей Слепого Осла, вода собиралась в маленькие линзы, в которых солнечный свет распадался на составные части, подражая застенчивой радуге, только что появившейся на небе. Дождь хлестал все с той же силой, но что-то переменилось: вот уже очень давно — возможно, несколько месяцев — Брюгге не видел лучей солнца. Это был пророческий знак: если он предвещал наступление хорошей погоды, то сырость в воздухе наконец-то пойдет на убыль  и  дерево начнет постепенно избавляться от накопившейся за осень влаги,  и  холсты будут лучше впитывать смесь из мела  и  рыбьего клея,  и  заниматься грунтовкой станет намного проще. С другой стороны, солнечный свет жизненно необходим, чтобы ускорить полное высыхание Oleum Presiotum, как только картина будет завершена.  И  дождь неожиданно перестал барабанить по крыше мастерской,  и  тучи распахнулись настежь. Если в душах ван Мандеров еще оставались какие-то облачка сомнения, они улетучились в тот момент, когда прояснилось небо за окном. Не теряя времени, Дирк сказал Фатиме, чтобы она готовилась позировать, а сам растянул перед оконным проемом большую холстину. Грег поворошил дрова в камине  и  направился в тот угол комнаты, где хранились подрамники разных форм  и  размеров. Он пробежался по дереву кончиками пальцев, обстукал края  и  разделил все подрамники на две части, отставив в сторону те, которые чем-то ему не понравились. Сердце старшего ван Мандера билось часто-часто. Его воодушевляла не греховная радость клятвопреступника, а скорее просветленная решимость человека, который только что отложил на долгий срок исполнение данного обещания. Грег думал про себя, что если сейчас допустить Дирка до работы с бесценным Oleum Presiotum, он, возможно, удовлетворит свое любопытство  и  никогда больше не станет пытаться узнать его рецепт.

Фатима наблюдала за спешными приготовлениями братьев с интересом  и  смущением: женщине  и  в голову не приходило, что ее появление в мастерской привело в движение потоки раскаленной лавы, которая давно кипела в сердцах двух художников, а теперь, по прошествии лет, выплеснула наружу всю накопившуюся мощь. Поправляя у зеркала прическу, Фатима краем глаза пыталась угадать причину охватившего братьев возбуждения. Дирк удостоверился, что холст полностью просох, убрал его с окна  и  приложил к подрамнику, который выбрал Грег. С ловкостью закройщика Дирк обрезал торчащие края, расправил полотно на деревянной поверхности  и , набрав полный рот гвоздей, принялся стучать молотком по задней стенке подрамника. Когда холст достаточно натянулся, художник промазал края тонким слоем клея — так чтобы он просачивался сквозь полотняную основу. Затем выставил подрамник на солнце  и  приступил к изготовлению сложного состава с не очень приятным запахом. Поставил на огонь медный котелок, наполненный селедочными костями,  и  кипятил до тех пор, пока хрящи не размягчились  и  не превратились в водянистую субстанцию. Фатима по-прежнему приводила себя в порядок у зеркала, одновременно наблюдая в отражение за работой младшего ван Мандера,  и  с простодушным любопытством задавала вопросы о каждой новой операции, которую тот проделывал. Художник давал пояснения преувеличенно назидательным  и  важным тоном: рыбий клей следует применять для того, чтобы краска плотнее приставала к холсту. Потом он отобрал горсть можжевеловых ягод. Снял котелок с огня  и  поставил остывать. Взял один из синих плодов  и  надрезал его длинным острым ножом. Выковырял из сердцевины несколько семян  и  показал их Фатиме; Дирк пояснил, что эфирное масло из этих семян, добавленное в основной состав, придает холсту дополнительную гибкость, которая, в свою очередь, защищает холст от сырости  и  впоследствии предотвращает появление трещин. Затем молодой человек взял хрустальный флакон  и  вылил себе на руку несколько капель вязкой жидкости. Фатима протянула указательный палец  и  потрогала капли на раскрытой ладони Дирка. Она изучала эту субстанцию со смесью брезгливости  и  какой-то странной чувственности; ей стало интересно, какова она на вкус,  и  тогда женщина поднесла палец к губам. Дирк смотрел, как Фатима нежно ласкает палец языком. Потом, словно она так  и  не пришла к заключению о вкусе жидкости, женщина секунду поколебалась, взяла Дирка за руку  и  приблизила ладонь к своему лицу. Младший ван Мандер дрожал как лист. Капля вязкой жидкости странствовала по линиям на его правой ладони, как по руслам рек; неожиданно Фатима закрыла глаза  и  провела языком по маслянистому следу на руке художника. Совсем рядом с ними Грег с отсутствующим выражением на лице помешивал содержимое медного котелка. Дирк застыл, вытянув правую руку, она все еще была в кольце теплых ладоней женщины. Он взглянул на брата, словно опасаясь, что тот каким-то образом мог оказаться свидетелем этой безмолвной сцены. Тогда Фатима обернулась, оставив Дирка стоять с напряженной рукой  и  печатью изумления на лице; в тот же миг гостья произнесла:

— Слишком горькая. Не найдется какого-нибудь фрукта?

Душа Дирка озарилась весенним светом, ему показалось, что он снова видит свой город в пору его великолепия; в одну минуту все вокруг засияло новым блеском. Он посмотрел на Фатиму, выпрямившуюся, готовую позировать,  и  увидел, что она хороша, как никогда. Пугающая уверенность наполнила художника: он почувствовал, что без памяти влюблен.

В потаенных глубинах своей души Дирк уже знал, что эта радость, почти детская, несет в себе семя трагедии.