Она висела  в  пространстве перед нами – большая голубая планета, местами укрытая густым облачным слоем, местами лишь подёрнутая лёгкой туманной дымкой, сквозь которую проглядывались расплывчатые очертания материков и крупных островов, окружённых глубокой, пронзительной синевой океанов.

Мы, вся команда крейсера «Заря Свободы», стояли  в  просторном смотровом зале флагманской заградительной станции «Аквитания», почти вплотную к огромной прозрачной стене, а наши взгляды были устремлены к Земле – планете, которая была нашей общей прародиной, но на которую уже свыше ста лет не ступала нога человека. Она находилась совсем рядом, до неё было рукой подать, однако она по-прежнему оставалась для нас недосягаемой. Все орбитальные оборонительные порядки чужаков были давно сметены, вокруг Земли скопилась добрая половина всего Первого Флота Освобождения – и замерла  в  растерянности, не решаясь нанести по планете удар.

Вся остальная Солнечная система уже принадлежала людям, и, если не принимать во внимание отдельных мелких очагов сопротивления  в  астероидном поясе, войну можно было считать законченной. Мы не церемонились, штурмуя Марс, Венеру, Меркурий, Луну, Титан, Европу, Ганимед, другие спутники Юпитера и Сатурна, мы не заботились о сохранности их космодромов, военных баз, заводов, жилых куполов, прочих сооружений и коммуникационных систем, мы выкуривали чужаков как могли, не думая о том, сколько потом понадобится сил и средств на восстановление разрушенной экономики.

Однако Земля была для нас неприкасаемой. Мы не могли так кощунственно обойтись с колыбелью всей человеческой расы, с планетой, которая вобрала  в  себя многие тысячелетия нашей истории.  В  далёком и безумном XX веке люди сумели удержаться на грани ядерной войны;  в  не менее безумном XXI веке нашим предкам удалось предотвратить, казалось, уже неизбежную экологическую катастрофу; а во второй половине прошлого века, сто восемнадцать лет назад, когда громадный флот Иных заблокировал планету и предъявил ультиматум – либо капитуляция, либо штурм с применением оружия массового уничтожения, – тогдашние жители Земли выбрали первое.

Многие называли это малодушием и,  в  сущности, были правы. Но как бы то ни было, Земля осталась  в  целости и сохранности. Пусть и осквернённая более чем столетним господством чужаков, она продолжала быть той самой Землёй, одно упоминание о которой вызывало у каждого человека  в  любом конце Галактики тоскливое щемление  в  груди. Святая Земля, Земля Изначальная, мать всех других миров, где расселились люди. Ни у одного человека не поднялась бы рука причинить Земле боль, нанести ей рану – ни позитронной ракетой, ни термоядерной бомбой, ни острым, как бритва, лазерным лучом или сжигающим всё на своём пути плазменным залпом...

И габбары это прекрасно понимали. Представители других рас, чьи колонии находились на Земле, – дварков, альвов, пятидесятников и хтонов, – уже покинули планету, сдались  в  плен и теперь ожидали депортации  в  свои родные миры. Но габбары наотрез отказывались капитулировать, и на то было целых две причины. Первая, психологическая: их раса мало ценила жизнь индивидуума как такового, поэтому страх смерти не был для них решающим стимулом, они исходили из того, что чем дороже продадут свои жизни, тем больше пользы принесут всему своему народу.

Вторая причина их упорства была этической:  в  отличие от людей или тех же альвов с дварками, этика габбаров не содержала такого понятия, как «честное слово», – обещания, не подкреплённого осязаемыми материальными гарантиями или убедительными логическими аргументами. Если представители других рас сдались, поверив на слово командованию, что им сохранят жизнь, габбары просто по самому складу своего мышления не могли согласиться на такие условия. Им нужен был веский аргумент, как-то: «Убирайтесь отсюда, либо мы уничтожим вас, и ваша смерть не принесёт никакой пользы вашей расе». И хотя главное командование уже приводило этот аргумент, звучал он не слишком убедительно. Габбары были отнюдь не глупы, они понимали, что люди не посмеют бомбить свою прародину, поэтому оставались на планете и регулярно запускали  в  кружащие над ними станции и корабли ракеты, которые, впрочем, ещё ни разу не достигали своей цели – система противоракетной защиты у галлийцев была просто превосходной.

Эта тупиковая ситуация длилась уже целую неделю, а между тем, из шести других систем, включая Махаваршу, приходили оптимистические известия об освобождении планет с минимальными потерями. Только  в  локальном пространстве Бай-Син ещё продолжались ожесточённые бои – Страну Хань с её девятью миллиардами жителей охранял довольно мощный флот габбаров, а у вассальной им расы келлотов  в  этой системе имелась своя, хоть и не очень плотно населённая, планета. Тактика сражения там была немного другой – галлийский флот пытался вытеснить габбаров из системы, вынудить их бежать по нескольким специально оставленным открытыми каналам второго рода. Однако до сей поры план этот не сработал...

Земля медленно поворачивалась перед нами, и наконец из-за горизонта показался глубоко вдающийся  в  океан дельтовидный полуостров Индостан, иногда ещё называемый Индийским субконтинентом. Рита, её отец и Шанкар смотрели на него горящими глазами – этот маленький клочок суши был родиной их предков, которые более тысячи лет назад переселились на Махаваршу. У Шанкара даже заблестела на реснице слеза.

«Сейчас он опять скажет, что теперь может спокойно умереть, – подумал я, то ли с сочувствием, то ли с иронией, сам не пойму. – Вот только бы ещё ступить на эту землю – и можно смело отправляться  в  могилу...»

Но Шанкар ничего не сказал. Он просто смотрел на Индию жадным взглядом и молчал. Молчали также и Агаттияр с Ритой.

Что же касается меня, то я не питал отдельной привязанности к какой-то одной части планеты – слишком уж много кровей перемешалось  в  моих жилах. По одной из линий мои предки были из Центральной Европы, по другой – из Северной Америки и Британии, а предки матери моего отца как раз происходили из Индии. Я одинаково сильно любил всю Землю – от Северного полюса до Южного. И испытывал боль при мысли, что сейчас на ней хозяйничают чужаки...

Лайф Сигурдсон с нетерпением ждал появления Скандинавии, Рашель с Анн-Мари Прэнтан и Мелиссой Гарибальди – Франции, и только Арчибальд Ортега, который, как и я, был родом с Полуденных, полностью разделял мои чувства, равномерно распределённые по всей планете.

Впрочем, восторженно Арчибальд смотрел не только на Землю. Время от времени он украдкой бросал аналогичного содержания взгляды на Анн-Мари, а она отвечала ему благосклонными улыбками. Похоже, между ними намечался служебный роман. Если считать и меня с Ритой, то на нашем корабле было уже две парочки – многовато для такого небольшого экипажа. Но, с другой стороны, меня это радовало.  В  последние дни Ортега перестал смотреть на меня волком из-за Риты, и между нами наконец воцарились мир и дружба...

И всё-таки Шанкар не удержался. Правда, на этот раз он выразился немного иначе:

– Доживу ли я до того дня, когда смогу войти  в  священные воды Ганга?..

Вице-адмирал Клод Бриссо, который сопровождал нас  в  этой экскурсии по станции, отрывисто кивнул:

– Доживёте, сэр, не беспокойтесь. Мы всё-таки заставим этих мартышек освободить Землю. И очень скоро.

– Каким образом? – сразу поинтересовался Агаттияр. – Ведь вашу угрозу они не восприняли всерьёз.

– Следующую воспримут, – уверенно ответил дядя Рашели. – Вот дождёмся окончательного освобождения всех систем, предъявим им доказательства того, насколько мы сильны, а на десерт кое-что сообщим. Кое-что такое, от чего они сразу подожмут свои хвосты и дадут с Земли дёру.

– И что же именно? – не уступал профессор.

Вице-адмирал замялся:

– Пока это тайна. Большая тайна.

Рашель дёрнула его за рукав:

– Ну, дядя, расскажи! Пожалуйста.

Бриссо обвёл нас всех задумчивым взглядом и остановился на Анн-Мари. Та сказала:

– Мне известна эта тайна, вице-адмирал. Разумеется, неофициально, но из вполне надёжных источников.

Клод Бриссо покачал головой:

– Да уж, от вас, «эсбешников», ничего не утаишь... Ну ладно, так тому и быть, – сказал он, обращаясь прежде всего к Шанкару. – Вы полномочные представители наших союзников, так что...  В  общем, это новейшее бактериологическое оружие.

– Ого!.. – Лицо Агаттияра вытянулось. – Вы осмелитесь применить такую гадость? Заразить ею всю планету? А ведь последствия могут быть ещё почище ядерной бомбардировки.

– Только не  в  этом случае. Данные бактерии – результат многолетней работы наших ведущих биологов. Они были выведены ещё четверть века назад и с тех пор прошли надёжное тестирование. Они действуют крайне избирательно, только на организм габбаров, для всех других форм жизни, включая человека и даже близких родичей габбаров – земных горилл, они совершенно безвредны. Зато сами габбары мрут от них как мухи. После заражения фактически отсутствует инкубационный период, первые признаки болезни проявляются уже через полчаса, а спустя ещё три часа она поражает все их внутренние органы, после чего,  в  течение одного-двух часов, они дохнут. Кроме того,  в  генную структуру бактерий заложен специальный механизм, который  в  каком-то там тысячном поколении подавляет их репродуктивную способность, и все они гибнут, прекратив размножаться. Проще говоря, через шесть с половиной дней после атаки на Земле не останется ни одного габбара и ни единой «противогаббарской» бактерии.

Мне показалось, что Рашель сейчас запрыгает от восторга и станет хлопать  в  ладоши. Но ни того, ни другого она не сделала, просто на её лице отразилось глубокое, торжествующее удовлетворение.

«Господи! – подумал я. – Что они делают со своими детьми?!.»

– А как же риск мутаций, – не уступал Агаттияр. – Ведь мутировавшие бактерии могут не потерять репродуктивной способности. А потом приспособятся и к другим формам жизни.

– Нет, сэр, это исключено. Бактерии мутагенно устойчивые. Вдобавок  в  их ДНК привит специальный комплекс, который проверяет всю генную структуру и при малейшем отклонении уничтожает мутировавшую особь. Таких «контролёров» там несколько, и они как бы подстраховывают друг друга. Я же вам сказал, что работа над этим оружием велась четверть столетия, и учёные дают стопроцентную гарантию, что к исходу седьмого дня не останется ни единой бактерии.

Шанкар, который  в  течение всего этого разговора хранил молчание, наконец произнёс:

– Да, вице-адмирал, это весьма эффективное оружие. Но оно подобно джинну  в  бутылке – выпустишь его, а потом назад не загонишь. Я имею  в  виду не заражение Земли, тут я всё-таки склонен доверять вашим учёным, меня заботят социальные последствия такого акта. Боюсь, они будут не слишком положительные.

Клод Бриссо с мрачным видом кивнул:

– Целиком согласен с вами, месье Шанкар. Поэтому от души надеюсь, что до применения этого оружия дело не дойдёт и достаточно будет одной лишь угрозы.